О моем отце так много написано, что трудно избежать повторений. И в то же время я далеко не все знаю о нем и о его родителях.
Например, я не могу похвалиться длинной родословной. Первым Лаврентьевым был дед, Алексей Лаврентьевич. Фамилию он взял по отчеству. Кто родители, неизвестно. Известно, что родился в 1880 году в Париже и что мать была достаточно богата. Потом он некоторое время жил в Казани и переписывался с матерью. А после революции 1917 года не захотел открывать свое происхождение. Отец рассказывал, как попал в научную школу математика Лузина и почему впоследствии ушел от него. Началось все с семейных связей. Дед, Алексей Лаврентьевич, и Лузин дружили семьями. Семьи были похожи — жены значительно (на 16–17 лет) старше мужей. В то время и Лузины, и Лаврентьевы жили в Москве. Алексей Лаврентьевич стал профессором, специалистом по теоретической механике и до последних лет жизни читал лекции для мехмата МГУ (сотрудничал и с Чаплыгиным по своей научной тематике). А Лузин считался знаменитым математиком. Родился в Иркутске. Пробился, «вышел в люди», благодаря своим незаурядным способностям. Сперва он просто читал лекции по теории множеств. Потом сагитировал еще одного солидного математика — Егорова и вместе с ним начал создавать научную школу. Вокруг них сконцентрировалась талантливая молодежь (семеро впоследствии стали академиками, а Келдыш — главой Академии наук СССР). Вошел в эту школу и мой отец.
Отец с восхищением вспоминал, каким блестящим лектором был Лузин и какие оригинальные задачи придумывал для учеников. Но у него был и большой недостаток. Часто происходил такой казус: когда ученик успешно решал поставленную учителем задачу, учителю почему-то становилось обидно. И он говорил: на самом деле задачу решил не ученик, а он сам, Лузин. Из-за этого у Лузина случалось много конфликтов. Обидел он и моего отца. Однажды отец нашел красивое решение для задачи, поставленной Лузиным. Лузин сказал: «Отправляйте свой результат во Францию» (французская математика в те годы была авторитетнее нашей). А сам отослал французам и свою статью, которую напечатали быстрее. И написал французским коллегам, что молодой Лаврентьев его обокрал.
Для отца это было моральной травмой. Он сразу сменил научную тему, занялся аэродинамикой в группе Чаплыгина и отошел от Лузина, перестал с ним общаться.
В конце тридцатых годов в одной из центральных газет (кажется, в «Правде») появилась статья «Лузинщина». Писали, что Лузин занимается не тем, чем нужно. Нужно выращивать хлеб, а Лузин и его окружение ломают голову над какими-то непонятными множествами. Лузина обвинили и в «низкопоклонстве перед Западом». Некоторые крупные советские математики и ученики Лузина тоже напечатали что-то подобное в академическом издании. Понятно, чем все это могло закончиться. Лузин чудом спасся от тюрьмы. А Егорова, создавшего вместе с Лузиным научную школу, посадили, он погиб в тюрьме.
У отца осталось неоднозначное отношение к Лузину, хотя в своих публичных выступлениях он всегда вспоминал об учителе с восхищением. Он говорил, что перенял от Лузина способность ставить интересные задачи и привлекать талантливую молодежь. Но отец никогда не обижал учеников и скорее готов был отдать им свои научные результаты, чем присвоить чужой труд.
| English Page | Russian Page |