ОБ ОДНОЙ ПОЛЕМИКЕ

В 1983 г. накануне 80-летия А. Н. Колмогорова математический мир нашей страны потрясли события вокруг статьи Ю. И. Мерзлякова «Право на память»¹ и, в частности, полемика А. Д. Александрова и Л. С. Понтрягина по этому поводу.

ХРОНИКА СОБЫТИЙ

17 февраля 1983 г. — газета «Наука в Сибири» — еженедельник Президиума ордена Ленина Сибирского отделения АН СССР и Объединенного профсоюзного комитета СО АН СССР — опубликовала статью Ю. Мерзлякова «Право на память» В этой статье содержится клевета в адрес выдающегося советского ученого академика Андрея Николаевича Колмогорова и недостойные выпады против других советских ученых.

до 5 марта — кулуарные обсуждения статьи на сессии АН СССР в г. Москве, резкая реакция А. Д. Александрова, С. П. Новикова, Ю. В. Прохорова, С. Л. Соболева, Л. Д. Фаддеева и других. Беседа А. Д. Александрова и П. Н. Федосеева о необходимости принятия мер.

9 марта — появление в г. Новосибирске рукописного заявления С. Л. Соболева о статье Ю. Мерзлякова. В этом документе — в «первом письме Соболева» — дана объективная, принципиальная оценка статьи Ю. Мерзлякова. Отмечая тон статьи, недопустимый для порядочного человека, отметая клеветнический выпад против А. Н. Колмогорова, С. Л. Соболев разоблачает стремление Ю. Мерзлякова очернить коллег и подчеркивает, что «роль Савонаролы не к лицу ученому XX века». А. А. Боровкову и С. К. Годунову, которым С. Л. Соболев переправил письмо, он дал карт-бланш на его использование.
14 марта — появление отклика А. Д. Александрова с анализом статьи Ю. Мерзлякова. В этом отклике вскрыт объективно антисоветский и субъективно подлый характер содержания статьи Ю. Мерзлякова, обоснована необходимость решительного пресечения любых проявлений клеветы и политических доносов.

до 15 марта — выступление А. Д. Александрова на расширенном заседании семинара отдела отдела математических проблем естествознания Института математики СО АН СССР. В этом выступлении даны ответы на вопросы сотрудников о статье Ю. Мерзлякова и о реакции на нее в Академии наук СССР.

до 16 марта — при участии заместителей директора ИМ СО АН СССР возникает «второе письмо Соболева» — документ, подписанный С. Л. Соболевым. В этом документе указываются заслуги А. Н. Колмогорова и его награды, дается отрицательная характеристика выпадов, содержащихся в статье Ю. Мерзлякова. Общая негативная оценка статьи смягчена, заглажены или убраны другие принципиальные положения «первого письма Соболева». Указанный документ доведен до сведения партийного бюро Института. Келейно готовится письмо в Президиум СО АН СССР за подписями А. А. Боровкова, С. К. Годунова, В. Л. Макарова и секретаря партбюро М. В. Фокина. Отказ от гласности проявляет исходящие из отдела Ю. Л. Ершова попытки снять принципиальную оценку статьи Ю. Мерзлякова. В последний момент М. В.  Фокин не подписывает подготовленный документ — «первое письмо института». Этот документ аналогичен второму письму Соболева.

16 марта — заседание Ученого совета ИМ СО АН СССР. В выступлениях Г. Ш. Рубинштейна, Ю. Г. Решетняка и А. Д. Александрова поднят вопрос о необходимости обсуждения положения и принятия мер против клеветы, содержащейся в статье сотрудника Института математики Ю. Мерзлякова. Постановка этого вопроса вызвала недостойную выходку председательствовавшего в совете С. К. Годунова. Бегство С. К. Годунова с совета не позволило нормально завершить заседание.

до 18 марта — при давлении на и через М. В.  Фокина подготовлено «второе письмо института». Этот документ подписан тремя заместителями директора и М. В.  Фокиным и направлен в Президиум СО АН СССР. Отличие от первого письма института состоит во фразе о том, что в статье Ю. Мерзлякова правильно ставятся вопросы патриотизма или в этом роде. Второе письмо института фиксирует подмену принципиальной позиции первого письма Соболева бессмысленным «клеветническим патриотизмом».

21 марта — беседа А. Д. Александрова с председателем Президиума СО АН СССР В. А. Коптюгом о необходимости реакции на статью Ю. Мерзлякова.

до 24 марта — М. В.  Фокин и С. С. Гончаров через партийное бюро ИМ СО АН СССР блокируют попытки оперативно отреагировать на статью Ю. Мерзлякова. Не санкционируется проведение философско-методологического семинара по этой статье.

25 марта — Бюро Отделения математики АН СССР на своем заседании приняло развернутое решение, в котором расшифровывается клевета в адрес видного советского ученого, содержится просьба к Президиуму СО АН СССР о принятии мер в связи с фиксацией клеветы в статье Ю. Мерзлякова. Эти пункты решения принимаются единогласно. При обсуждении вопроса о выведении Ю. Мерзлякова из состава редакционной коллегии журнала «Математические заметки» воздерживаются С. В. Яблонский и В. С. Владимиров. Бюро дало поручение Ю. В. Прохорову формулировать окончательную редакцию текста решения.

до 27 марта — написан положительный отклик М. М. Лаврентьева и Д. А. Захарова на статью Ю. Мерзлякова. В этом отклике отмечаются высокие профессиональные и нравственные качества Ю. Мерзлякова, а Институт математики СО АН СССР рисуется сборищем негодяев.

27 марта — С. Л. Соболев, находившийся в г. Москве, сообщает в г. Новосибирск о решении Бюро Отделения математики. А. Д. Александров беседует об этом с С. М. Никольским.

28 марта — заседание Президиума СО АН СССР. От Института математики присутствуют А. Д. Александров, А. А. Боровков, С. К. Годунов, В. Л. Макаров, Ю. Г. Решетняк и М. В. Фокин. Отсутствует Ю. Л. Ершов. Зачитаны второе письмо института и второе письмо Соболева. Первое письмо Соболева не оглашено! А. Д. Александров дал справку о решении Бюро Отделения математики АН СССР. С резким осуждением клеветы в адрес А. Н. Колмогорова и выпадов в адрес советских ученых выступили члены Президиума академики Г. К. Боресков, С. С. Кутателадзе, А. Н. Скринский. Единогласно принято решение, указывающее, что редакция газеты «Наука в Сибири» допустила серьезную ошибку, опубликовав статью Ю. Мерзлякова, написанную стилем, не соответствующим духу и задачам газеты. Определенная беззубость этого решения вызвана неясной позицией ИМ СО АН СССР и отсутствием текста решения Бюро Отделения математики. В. А. Коптюг смягчил обсуждение, снимая предложения об указании на клевету в статье Ю. Мерзлякова. Институту математики СО АН СССР было поручено подготовить статью для газеты «Наука в Сибири», приуроченную к восьмидесятилетию А. Н. Колмогорова. На заседании Президиума присутствовал также М. М. Лаврентьев.

30 марта — партийное собрание теоретических отделов ИМ СО АН СССР. Секретарь партбюро института М. В. Фокин огласил второе письмо института, А. Д. Александров дал информацию о решении Бюро Отделения математики АН СССР и о заседании Президиума СО АН СССР. Со ссылкой на имеющееся у него поручение А. В. Сычев зачитал отклик М. М. Лаврентьева и Д. А. Захарова. Принимается решение осудить недостойные выпады в адрес советских ученых, содержащиеся в статье Ю. Мерзлякова. Против голосовали М. В. Фокин и А. В. Сычев.

31 марта — партийное собрание отделения кибернетики ИМ СО АН СССР. Здесь в отделе теории групп, руководимом Ю. Л. Ершовым, работает Ю. Мерзляков. По предложению заведующего отделением В. Т. Дементьева принята позорная резолюция, одобряющая статью Ю. Мерзлякова и осуждающая шумиху вокруг нее. Ю. Л. Ершов отсутствовал.

до 5 апреля — разослано Постановление Президиума СО АН СССР о статье Ю. Мерзлякова.

до 17 апреля — С. К. Годунов противится постановке вопроса об осуждении статьи Ю. Мерзлякова на Ученом совете института. При аргументации ставятся на одну доску верное решение парторганизации теоретических отделов, к которым относится и отдел С. К. Годунова, и ошибочное решение парторганизации отделения кибернетики.

18 апреля — заседание Ученого совета Института математики СО АН СССР. До начала заседания партгруппа под давлением В. Л. Макарова и М. В. Фокина и при поддержке беспартийных А. А. Боровкова и С. К. Годунова постановляет не обсуждать статью Ю. Мерзлякова, а лишь информировать об имеющихся решениях. На заседании совета оглашены первое письмо Соболева, второе письмо института и дана информация о принятых к этому моменту решениях. С. К. Годунов отводит обвинение о сокрытии письма Соболева на тех основаниях, что сейчас им это письмо оглашено и что письмо носит личный характер. Высказывается также тезис об якобы имеющемся тождестве позиций первого письма Соболева и второго письма института. Принципиальная реакция на решение Бюро Отделения математики и постановление Президиума СО АН СССР — реакция отпора клевете — была полностью блокирована. Председательствовавший в Совете С. К. Годунов предоставил трибуну специально приглашенному Ю. Мерзлякову, не являющемуся членом Совета. Ю. Мерзляков повторил свою клевету и сделал новые выпады против советской действительности, огласив субъективную стряпню из подобранной им коллекции недостатков. В заседании Ю. Мерзляков объявил также о направленных ему положительных откликах М. М. Лаврентьева и Д. А. Захарова и писателя-академика Л. М. Леонова, цитированного в статье «Право на память». Отповедь «клеветническому патриотизму» звучала в выступлениях А. Д. Александрова и А. А. Боровкова. Совет принял решение вывесить для обозрения тексты имеющихся постановлений. Резолюция об осуждении клеветы не обсуждалась.

21 апреля — повторное заседание Бюро Отделения математики АН СССР. Принимается текст решения. В окончательную редакцию включен тезис о недостойных выпадах против других советских математиков (в добавление к уже имевшемуся тезису о клевете в адрес А. Н. Колмогорова). Снят вопрос о пребывании Ю. Мерзлякова в составе редакционной коллегии журнала «Математические заметки». Отчет о работе этого журнала в связи с комплектованием нового состава его редколлегии вынесен на заседание Бюро от 10 июня.

22 апреля — подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении академика А. Н. Колмогорова орденом Октябрьской революции за большие заслуги в развитии математической науки, многолетнюю плодотворную педагогическую деятельность и в связи с восьмидесятилетием со дня рождения.

25 апреля — восьмидесятилетие А. Н. Колмогорова. Со словом о Колмогорове на лекции в Новосибирском государственном университете и в дискуссии на философско-методологическом семинаре теоретических отделов Института математики СО АН СССР выступил С. С. Кутателадзе.

30 апреля — написано «Особое мнение Л. С. Понтрягина». В этом документе Л. С. Понтрягин отметает от Ю. Мерзлякова обвинение в клевете на А. Н. Колмогорова. Объявляя статью Ю. Мерзлякова призывающей к гражданственности, Л. С. Понтрягин изображает ситуацию так, будто имеется только один отрицательный отклик А. Д. Александрова и противопоставляет ему три положительных отклика: М. М. Лаврентьева и Д. А. Захарова, Математика д.ф.-м.н. В. Д. Мазурова и Л. М. Леонова. «Особое мнение» фиксирует открытое присоединение Л. С. Понтрягина к очернению А. Н. Колмогорова и Института математики СО АН СССР.

12 мая — газета «Наука в Сибири» опубликовала объективную статью об А. Н. Колмогорове, написанную С. Л. Соболевым, А. А. Боровковым и В. В. Юринским. В статье А. Н. Колмогоров характеризуется как один из крупнейших математиков XX века, как выдающийся педагог, горячий патриот, создатель научной школы, пользующейся мировой известностью и имеющей мало аналогов в истории науки. Подчеркивается неоспоримое влияние А. Н. Колмогорова на развитие математики в Сибири.

25 мая — в г. Новосибирске получен текст решения Бюро Отделения математики АН СССР от 25 марта.

28 мая — написан отклик А. Д. Александрова «По поводу особого мнения Л. С. Понтрягина» с ответом на сформулированный Л. С. Понтрягиным вопрос: «Кого же так страстно защищает А. Д. Александров в своем отклике?». В этом отклике А. Д. Александров дает отпор попыткам внести в советскую научную среду дух искажения истины, клеветы и подлости.

1 июня — находящийся в г. Новосибирске С. Л. Соболев получает письмо А. Д. Александрова о сложившейся ситуации.

со 2 июня по 7 июня — в Институте математики Сибирского отделения АН СССР вывешены тексты решения Бюро Отделения математики АН СССР и постановления Президиума СО АН СССР, датированные мартом 1983 года. Принципиальная реакция на эти документы по-прежнему блокируется через С. К. Годунова. При аргументации даются ссылки на факт существования указанных решений, на заседание Ученого совета института от 18 апреля и на стремление не разжигать страстей.

8 июня — С. Л. Соболеву вручено заявление А. Д. Александрова, Ю. Г. Решетняка и С. С. Кутателадзе². В этом документе отмечено, что порочные проявления пятнают коллектив института, накаляют в нем обстановку. Указана необходимость выправить положение, поставив прочный заслон клевете, укрепив единство здорового ядра коллектива. Предлагается вынести на очередное заседание Ученого совета института резолюцию об осуждении статьи Ю. Мерзлякова «Право на память» как клеветнической. Заявлению противопоставлена вышеизложенная аргументация.

16 июня — С. Л. Соболев дает окончательный отказ осудить статью Ю. Мерзлякова на заседании Ученого совета института и заявляет об исчерпанности дела.

А. Д. АЛЕКСАНДРОВ O СТАТЬЕ Ю. МЕРЗЛЯКОВА

Основной и главный вывод в отношении рассматриваемой статьи состоит в том, что статья эта антисоветская. Говоря так, мы не имеем в виду субъективные намерения ее автора — Ю. Мерзлякова, речь идет о том, что статья объективно антисоветская.
Действительно, в самом начале статьи вслед за первым ее абзацем ставится вопрос: «Так ли мало у нас отщепенцев, начисто лишенных чувства родины?» И через всю статью проводится мысль, что таких отщепенцев у нас не мало, в частности в научной среде. Отщепенцев или даже внутренних эмигрантов, как пишет Ю. Мерзляков, «расшатывающих решетку изнутри» (какую это решетку?!). И он «подтверждает»: «Да, немало примечательного можно обнаружить, размышляя над текущими научными публикациями...» Далее он рисует самые грязные образы «пещерных» людей в науке и, подходя к заключению статьи, пишет о них:
Ползет. Нагадил лет на триста.
Урвал — и канул без следа...
И лезет новая орда...
Не отдельные «пещерные» люди и «отщепенцы», а целая орда их в нашей научной среде есть и лезет новая! Таков итог статьи Ю. Мерзлякова. Такую картину советской научной среды он рисует. А это и есть характерный прием антисоветчины выхватить недостатки, раздуть и размалевать по советской действительности. Какая радость американским советологам и антикоммунистам: «Смотрите, какое у них там разложение в научной среде: орда отщепенцев и внутренних эмигрантов, расшатывающих «решетку изнутри"». И глядишь, завтра появится советологическая статья о разложении советских ученых, о расшатывании решетки изнутри со ссылкой на авторитетный источник «Наука в Сибири», орган Президиума Сибирского отделения АН СССР.
Клевета! Клевета на нашу научную среду — вот что такое статья Ю. Мерзлякова. Да, в нашей среде встречаются факты карьеризма, стяжательства и другие нездоровые явления и даже отдельные отщепенцы. Но утверждать, что их не так уж мало и даже целая орда — значит клеветать на советскую действительность.
Но мало того. Клевета Ю. Мерзлякова пронизана грязью, самыми безобразными обвинениями и намеками. Он заговаривает о «низком нравственном развитии» некоторых — «где-то на пути от амебы к человеку пещерному». И пишет: что только «заведешь разговор о дурном», что делает человек, «пещерный деятель тут же воспаряет от недостойных его внимания предметов к альтернативным кольцам или проконечным группам». Такие кольца и группы — это предметы из современной алгебры, которыми, кстати, занимаются некоторые коллеги Мерзлякова, так что намек на «пещерных людей» оказывается достаточно ясным.
За этим следует сравнение с коровой, которая может «лепеху сделать» (какое изящное сравнение!). «Таков», — распространяется Мерзляков, — «и пещерный деятель, будь он по бумагам хоть доктором наук. Ни чувство стыда, ни чувство юмора, которые как раз и отличают человека от скотины (!), неведомы пещерному»... И после дальнейших намеков, поношений и грубостей в стиле «скотины», «делающей лепехи» Ю. Мерзляков пишет, что такие деятели в битве «если и выползут из кустов», то только затем, чтобы поживиться плодами чужой победы или обобрать раненых...»

«Ползет...
И лезет новая орда....»
Орда тех, кто способен обобрать раненых, — какой ужасный образ! И такая орда лезет в нашей советской научной среде!?
Это уже не пасквиль, не простая грубость, не обыкновенная клевета, а нечто чудовищное. Такая злобная клевета на наше общество настолько грязна и нелепа, что переходит в сферу патологии...
Но и этого еще мало. Грязные обвинения бросаются Ю. Мерзляковым не только «вообще», но еще и некоторым коллегам (занятым в алгебре теорией колец и проконечными группами). Члены редакции, допустившие публикацию такой мерзости, как и некоторые другие товарищи, полагают, очевидно, что ничего «такого» тут нет: ведь те, на кого делается намек, не названы. Да, не названы прямо, но указаны...
Совершенно также Ю. Мерзляков пишет о «руководителе реформы» математического образования в школе, проходившей у нас с 1967 года. Не называя его явно, Ю. Мерзляков бросает по его поводу безобразные намеки. Однако всем, кто что-то знает о реформе, известно, что ее руководитель — академик Андрей Николаевич Колмогоров. Он, один из крупнейших математиков нашего века, потратил много сил на усовершенствование математического образования, и допущенные им ошибки, как бы ни были они в отдельных случаях существенны, не дают никому права бросаться безобразными намеками. (Заметим в скобках, что восхваляемый Ю. Мерзляковым академик Л. С. Понтрягин почти ничего реального для улучшения преподавания не сделал, а только поднял шум о его недостатках, когда эти недостатки уже были осознаны и велась работа по их преодолению. Л. С. Понтрягин скорее навредил, чем помог поднятым шумом.) Если бы еще обвинения в адрес А. Н. Колмогорова были сказаны прямо в лицо. А так, не называя явно, намеками — подло. Так же подло, как намекает на своих коллег, делая чудовищные сравнения с обирателями раненых.
Таким образом, к тому первому выводу о статье Ю. Мерзлякова, что она объективно антисоветская, прибавляется второй, относительно уже ее субъективного характера: статья подлая.
Ю. Мерзляков претендует на патриотизм и пишет о чувстве родины... Но в клевете на нашу действительность нет патриотизма, во всяком случае советского, как нет чувства родины в том, чтобы размазывать по ее лицу картину лезущей орды... Нет у Ю. Мерзлякова и русского патриотизма, для которого всегда были характерны душевная боль и гнев о творящемся зле, тогда как у Ю. Мерзлякова только злоба; он будто с наслаждением нагнетает картину гадостей. А как он пишет о народе?
По его словам в 1967 году школе был навязан поворот «в сторону чрезмерной формализации школьного курса математики, вольно или невольно рассчитанной на нетипичное для основной массы населения ускоренное интеллектуальное развитие». Однако это неверно. Во-первых, дело было не в формализации образования, а если, допустим, и была формализация, то она никак не может быть рассчитана на интеллектуальное развитие, так как она, напротив, тормозит его, подменяя упражнениями формальной памяти и т. п. Во-вторых, ускоренное интеллектуальное развитие — не говоря об индивидуальных особенностях, а в массе подрастающего поколения — есть, в первую очередь, результат влияния среды, влияния обучения.
Это ускорение происходит на наших глазах — благодаря развитию просвещения и общему повышению культурного уровня населения. Поэтому разговор о том, что ускоренное интеллектуальное развитие нетипично для основной массы населения, представляет собой недомыслие, противное патриотизму и отдающее к тому же дурным «ароматом» известных суждений о сравнительной тупости русских или «азиатов». Задача ускорения интеллектуального развития всей массы детей и молодежи была поставлена до реформы математического образования; она решается, с недостатками и промахами, но решается, и ускоренное в сравнении с прежним интеллектуальное развитие постепенно становится типичным для основной массы населения.
В самом начале статьи Ю. Мерзляков писал, что нужно «постоянно ощущать ,, самую жгучую, самую смертную связь" с родиной», и дальше, видимо, как пример такого ощущения он приводит трагические стихи Ахматовой о родной земле, завершающиеся объяснением: «Но ложимся в нее и становимся ею, оттого и зовем так свободно — своею». Земля нашей могилы... Можно было и у Ахматовой найти иные ноты. А так у Ю. Мерзлякова могильный патриотизм. Вслед за этим Ю. Мерзляков обращается уже к «внутренним эмигрантам», «расшатывающим решетку изнутри», и приводит слова из одной литературоведческой книги о том, что русская литература «на протяжении двух столетий впитывала все лучшее, что создавалось в иноязычных поэзиях. Можно, пожалуй, сказать, что она в этом отношении не знала соперниц: ни одна из великих европейских литератур не овладевала чужим богатством с такой настойчивостью, с такой спокойной уверенностью в собственные силы, в неизменности своего назначения, как русская».
Можно, допустим, оспаривать это суждение, но видеть в указании на способность овладевать чужим богатством и перерабатывать его в часть своего собственного нечто антипатриотическое и зловредное — по меньшей мере странно. Ведь, например, та же теория Галуа или теория групп были усвоены нашей наукой из Западной Европы. Марксизм тоже вырос в Западной Европе, и русская политическая мысль овладела этим духовным богатством с величайшей энергией и настойчивостью, начиная с того, что первый язык, на который был переведен «Капитал», был русский. На русской почве марксизм был развит Лениным и воплощен в действие Великой Октябрьской социалистической революцией, не только расшатавшей, но сломавшей изнутри России решетку капиталистического гнета... А лютые реакционеры и белогвардейцы клеймили большевиков как предателей родины и «жидомарксистов»...
Словом, никакого патриотизма у Ю. Мерзлякова нет — одни слова о патриотизме и антипатриотизм на деле.
Он назвал свою статью «Право на память». Память среди людей, и статья завершается вопросом, который задается «в ночной тишине»: «Будет ли у меня право на такую память?»
Но подлинный патриот думает не о том, какая будет о нем память, а о деле... Сам же Ю. Мерзляков несомненно получил право на память. Потому что, по крайней мере, некоторые его суждения так злобны и чудовищны, что могут войти в историю...
Итак, мы смогли убедиться, что статья Ю. Мерзлякова объективно антисоветская, субъективно подлая, грубая, антипатриотическая, хотя как будто и призывает к патриотизму.
Но не будем судить автора жестоко, скорее о нем надо сожалеть, потому что перед нами несомненный патологический случай. Только извращенная мысль и больное воображение, затуманенное патологическим озлоблением, могли породить этот поток грубости и грязи! Отщепенцы, внутренние эмигранты, низкое нравственное развитие на полпути от амебы до человека пещерного, корова, делающая лепеху, скотина, холуйская серость мелкого лавочника и как завершение всего в конце — чудовищный образ злодеев, ползущих обирать раненых, как изображение «орды» научных работников и, в частности, своих коллег. Дальше идти некуда — явная патология.
Но если у Ю. Мерзлякова — мышление, извращенное патологией, то его бред опубликовали, по-видимому, нормальные люди. Но, видно, они лишены способности всерьез понимать написанное и сознавать свою ответственность за опубликование.

Дополнение от 14.03.1983

Обличая пороки, Ю. Мерзляков противопоставляет им «духовность».
«Именно печать духовности, — пишет он, — позволяет безошибочно отличить будущего самоотверженного ученого от помалкивающего до поры до времени куркуля»...
Однако как патриотизм может быть разным, так и «духовность» бывает разная, допустим, например религиозная. Подлинного советского ученого отличает не духовность вообще, а активная коммунистическая жизненная позиция, включающая коммунистическую идейность или, если угодно употребить этот термин, — духовность, но не какую-нибудь, а коммунистическую.
Статья Ю. Мерзлякова как раз демонстрирует пример иного рода «духовности». В самом деле, какая «возвышенная» духовность в стиле: «Корова, делающая лепеху» и т. п. Какая «высокая» духовность в характеристиках, начиная с оценки нравственного развития «на полпути от амебы до человека пещерного» и кончая тем, что такие «пещерные» не бросаются грудью на амбразуру, а вылезут из-за кустов обобрать раненых. Какая «высокая духовность» в том, что недостойные обвинения бросаются людям намеками; не прямо обвинить, скажем, академика А. Н. Колмогорова, а намеком... Не грудью, а из-за куста. С одной стороны, обмарал, с другой стороны, как бы и «не про то»... Какая высокая духовность, какая отвага!
Что стоят после этого все обвинения и разоблачения статьи? Какая в ней духовность? Это — дух злобы и непорядочности.
Этот дух, толкнув нам массовые обвинения, привел к клевете на нашу научную среду и тем объективно — к антисоветчине.
В продолжение разговора о математическом образовании и интеллектуальном развитии «массы населения», Ю. Мерзляков пишет: «Только сам народ в состоянии обеспечить полноценную духовную и интеллектуальную жизнь общества... Шукшиных, мужики, присылайте в науку!»... Такое противопоставление «народа» «обществу» и призыв к «мужикам» звучит отголоском народничества столетней давности, когда народ представлялся «мужиками», а «общество» — «барами». Но в современном единстве советского народа такие противопоставления лишены смысла. Советский народ и советское общество — это одно и то же, только в понятии «народ» выделяется представление о массе людей, а в понятии «общество» — о структуре, системе общественных отношений. Без классового анализа понятия «народ», «мужики» как и «патриотизм» могут толковаться и использоваться очень различно. «Мужики» могут быть озлобленными мелкими собственниками, а «народ» — «великим немецким народом» с его «патриотизмом».
Но никаких следов классовых, социалистических точек зрения в статье Ю. Мерзлякова нет. И если взять всерьез выражаемую им позицию с его озлоблением и очернительством, то мы узнаем в ней тот дух озлобленного мелкого буржуа, который питал фашизм. Это тем более подкрепляет его стилем, доходящим до непристойной брани и безобразных выпадов.
Дело не в том, чтобы обвинить Ю. Мерзлякова, а в том, чтобы глубже понять, что объективно он выражает и почему его статья производит такое отталкивающее впечатление. В конечном счете это потому, что за нею проглядывает искаженное злобой лицо фашизма. И дать таким людям только силу — они себя покажут.
Ю. Мерзляков и показал себя провалами хороших диссертаций и преследованием людей, в чем он, конечно, оставался в тени, прикрытый, в частности, процедурой тайного голосования. Статья Ю. Мерзлякова делает явным этот дух озлобления, который выражается в реальных действиях, в реальном зле, наносимом людям и науке. Назовем только один пример из многих, когда Ю. Мерзляков как председатель совета по защитам отказал в приеме диссертации к защите и вынудил молодого человека из Сибири защищать на год позже в Кишиневе, из ненависти к его научному руководителю.
Таков в его глубине идейный и реальный смысл того, что выражено в статье Ю. Мерзлякова.
Замечание об А. Н. Колмогорове, сделанное Мерзляковым в скобках, представляет собой тонко составленную клевету, которая должна создать впечатление будто Колмогоров вредил в математическом образовании с одобрения или даже в интересах Израиля.
О недостатках реформы сказано по меньшей мере неточно и преувеличенно. Нарочно сопоставлены даты проведения реформы и разрыва отношений с Израилем. О премии сказано, что Колмогоров получил 100 000 долларов от государства — от Израиля, как ясно из текста (хотя явно не говорится). Однако (1) премия не от государства, а от фонда Вольфа; (2) не получена, а присуждена; (3) не 100 000 долларов, а 50 000, так как премия была присуждена одновременно А. Картану; (4) премия присуждена за работы по математике.
Ссылка, сделанная Мерзляковым на «Нотисиз», показывает, что все это было ему известно, так что он сознательно передергивает.
Кроме того, замечание Мерзлякова о «раннем развитии, не свойственном большинству населения» прозрачно намекает на еврейских вундеркиндов. Тем более должно создаться впечатление, что Колмогоров проводил реформу в интересах Израиля.
Все это не сказано прямо, но намеки совершенно ясны.
Перед нами образец политической клеветы намеками в стиле самых подлых доносов эпохи 1937 года. Это тем более обосновывает общее заключение, что статья Мерзлякова подлая, архиподлая.
Такую подлость надо выжигать каленым железом. И кто с нею примиряется — сами подлецы. Эта подлость превращает в кощунство разговоры Мерзлякова о патриотизме и духовности.