Письмо Лузина Канторовичу

давно желал вступить в личное общение с Вами, но до сих пор не довелось этого сделать, так как, вообще, к области моих привычных занятий возвратился недавно.

И это — очень жаль, так как тот первый шаг, который мне приходится сейчас делать — не из таких, с которых следовало бы начинать общение. Но другого выхода у меня нет; затягивать же — по времени — будет гораздо хуже.

Прежде всего Вы должны знать, каково мое отношение к Вам. Вас всего, как человека, я не знаю еще, но угадываю мягкий чарующий характер.

Но то что я точно знаю — это размер Ваших духовных сил, которые, насколько я привык угадывать людей, представляют в науке неограниченные возможности. Я не стану произносить соответствующего слова — зачем? Талант — это слишком мало. Вы имеете право на большее, если будете культивировать в себе Ваши силы, беседуя с сильнейшими (умершими) людьми.

Вы должны знать, что я глубочайше чту Ваши научные силы и что, по Ленинграду, Вы мой избранник в члены-корреспонденты Академии наук. По Москве я буду стоять за Гельфонда, сделавшего недавно гениальное открытие.

До сих пор по математике я в Академию еще никого не представлял, кроме Отто Юльевича Шмидта. Некрасов и Голубев, единственные кого поддерживал в кандидаты в члены корреспонденты — механики, а Вы знаете, как с механиками плохо и как была нужна поддержка научной механики против технической механики. Отсюда и моя поддержка механиков. Но теперь наступает время выбирать чистых математиков за их силы и возможности в науке и за их успехи, и Вы — мой единственный и первый кандидат по Ленинграду. Я не знаю, конечно, каков будет финал избрания в будущем году, но Вы и Гельфонд мои избранники по Ленинграду и Москве.

Этим все сказано — в смысле моего отношения к Вашим силам и Вашим возможностям. И это отношение не может перемениться, так как построено на оценке Ваших сил, которые измениться не могут.

Теперь, после того, как я сказал Вам это, я перехожу к вопросу момента, который не надо смешивать с предшествующим, как бы вечным.

Дело в том, что я получил один документ, несказанно изумивший меня.

Его я прилагаю, так как, вероятно, он Вам еще неизвестен.

В нем я увидел, что Вам предложено 9 листов на теорию, посвященную классам Бера, аналитическим и проективным множествам.

Я совершенно уверен, что и для Вас, и для меня это — новость, потому что Вы, иначе, предупредили бы меня и посоветовались бы со мною.

Можно предположить, что это есть:

1): или обдуманный шаг некоторых московских математиков;

2): или канцелярское недоразумение, создавшееся при чисто формальном отношении и спешке.

Лично я склонен именно думать, что все это эффект канцелярских недоразумений.

Я не имею ни малейшего права думать, что Вы заранее знали об этом. Такая гипотеза в высшей степени была бы оскорбительна для Вас, и я с негодованием не допускаю и мысли об этом. Ведь вы не можете не знать, что классы Baire'а в центре моего внимания сейчас, как и моих личных учеников. Вы, судя по Вашим трудам по теории проективных множеств, не совсем правильно оцениваете мою роль и мое значение в теории аналитических множеств (не менее половины которой принадлежит мне, а не Суслину), но здесь Вашей сознательной вины еще нет, так как Вы просто были не совсем правильно информированы частью московских математиков. Вы ведь не москвич и не можете судить правильно о генезисе и развитии теории «А-множеств». Но Вы не могли не видеть, что теория-то проективных множеств несомненно дело, вышедшее из моих рук, и что я продолжаю еще над ними работу. Вы не могли не видеть, что с отходом от меня этих теорий в смысле изложения их в Энциклопедии, у меня ничего не остается и что, если это не будет специально согласовано у нас обоих: Вас и меня, то переход в другие руки этих теорий равносильно категорическому отстранению меня из Энциклопедии.

Действительно, что мне остается там излагать? Не теорию же «C-свойства», о которой я забыл думать давно!

Вы не могли, беря в Ваши руки культивируемые мною теории, не подумать: «Что же остается делать самому Н.Н.?» Вы, наконец, просто не могли не считаться с обычными правилами научной этики, которая очень строга среди культурных людей на Западе, и которая категорически предписывает посоветоваться с основателем теории, прежде чем браться за ее изложение.

Все эти соображения категорически заставляют меня думать, что для Вас документ так же нов, как и для меня. Таким образом, этих сомнений для меня больше не существует.

Остается возможность, не есть ли это некое коварство со стороны некоторых моск. математиков. Вряд ли, так как они прекрасно знают, что подводят Вас. Ведь они не могут не знать, что сохранение терминологии 2-го издания Hausdorff'а — после появления моей книги, V[allee-]Poussin'а и Kuratowski — вызовет живейшие печатные протесты с моей стороны, как на страницах Академических изданий, так и за границею. Разве только они не знают о получении мною документов от семьи Суслина, писем, дневников, черновиков писем ко мне, в которых история «A-множеств» вскрывается яснее ясного. Терминология должна быть в нашей Энциклопедии удержана та, которая есть у Kuratowski и в моей книжке. Юридически, наконец, это известно.

Нет, по размышлении, я не думаю, чтобы известные круги до такой степени могли не думать о Вас, чтобы вводить Вас легкомысленно в desaccord с многочисленными моими учениками, и сейчас работающими у меня.

Единственное объяснение — это формальная канцелярская процедура.

Теперь, по самому существу дела: я со всею прямотою говорю Вам, дорогой Леонид Витальевич, что я искренне рад если Вы напишете в Энциклопедии тo, что канцелярией приписано. Но Вы должны согласоваться со мною, чтобы Ваша часть не уничтожила бы совсем моего участия. Граница (при сохранении всего предназначенного Вам объема) для меня ясна. Но нужно нам с Вами обоим сговориться.

И, конечно, наша терминология должна быть согласована с таковою Kuratowski, V[alle-]Poussin'а и моей книги. Ведь вы многого не знаете и судите, глядя по Вашим мемуарам, о теории аналитических множеств лишь по отзывам части математиков, а не всех, и не знаете документов.

Факт тот, что теория проекций в Аналитических множествах, помещенная в Note Суслина, принадлежит мне; я ее поместил в Note Суслина просто деля пополам добытый нами материал.

Это я говорю не затем, чтобы отнимать у Суслина его и без того большую часть, но ради того, что терминология Hausdorff'а “Souslinsche Menge” неверная, внушенная определенными кругами и не соответствующая фактам, доказать которые можно вполне.

Настаивая на сохранении общепринятой терминологии — я вспоминаю, наконец — о Hurewitz, Hahn и других — я не требую от Вас опасных новшеств, а только хочу того, что уже стало достоянием официальной науки.

Простите за длинное письмо. Думаю, что нам надо (или следует) повидаться. Я уезжаю 2-го вечером.

И еще раз знайте, дорогой Леонид Витальевич, что какое бы не было Ваше решение, я всегда останусь глубоко чтущим Ваши научные силы и мое решение о Вас, о котором я говорил в начале письма останется совершенно неизменным.

Искренне уважающий Вас и преданный Вам

Н. Лузин

File translated from T_EX by T_TH, version 3.01.
On 16 Dec 2001, 17:50.

Письмо Н. Н. Лузина Л. В. Канторовичу

Вестник РАН, том 72, № 8, 740–742 (2002)

Ю.Г. Решетняк, С.С. Кутателадзе

Н. Н. Лузин — Л.В. Канторовичу