Мысли в остатке. III

Неправильно сводить нестандартный анализ только к Робинсону. Нестандартный анализ состоит в использовании других моделей анализа, нежели основанные на наивной теории множеств. Будущее математики — бóльшая свобода, в том числе в выборе и использовании разнообразных топосов, нестандартных моделей и т. п.

Робинсон был буревестником революционных перемен в математики. Это видел Гёдель, который хотел передать Робинсону свою позицию в Принстоне. Нестандартный анализ — всего лишь первый признак зреющей радикальной смены парадигмы в математике, связанной с отказом от догматизма в выборе конфессии в основаниях.

Дифференцирование как поиск тенденций и интегрирование как предсказание будущего по тенденциям — вечные технологии сознания. Теперешний анализ лишь малая часть этого. Человечество ждут новые технологии поиска тенденций и формирования прогнозов, использующие математику в целом в объёмах, недоступных сегодня. Это и будет анализ будущего, о котором говорил Гёдель.

Нестандарный анализ — продукт и источник свободы.

Латинский язык играл роль важнейшую коммутикативную роль в европейской науке в эпоху просвещения не потому, что он наиболее приспособлен к передаче научной информации, а по естественно-историческим причинам. Главная из них в том, что это был язык католической церкви. Роль латинского языка стремительно уменьшалась с укреплением национальных государств и национальных религиозных институтов.

В наше время английский язык доминирует в сфере научных публикаций не потому, что он наиболее приспособлен для информационных потоков науки. Английский язык занимает привилегированное положение во многом по тем же экономическим и политическим причинам, по которым доллар является мировой резервной валютой. Исторический опыт не даёт никаких оснований считать, что такое положение английского языка сохранится навсегда.

Разнообразие культурных традиций и языков разных народов — не обременение, а сокровище. Язык и письменность — механизмы передачи исторического опыта и ментальности народов. Совсем не исключено, что иероглифическое письмо будет в недалеком будущем доминировать в науке, поскольку всё большее число носителей иероглифической культуры в популяции homo sapiens вовлекается в сферу науки и технологии.

Революции в России — акты народовластия. Гулаг и развал Союза — преступления тирании.

Наука по большому счету — сфера обслуживания. Можно заявлять, что уравнения Максвелла навсегда окупили фундаментальные исследования. Но это не более, чем софизм, приятный уху учёных. Реально наука в основном объёме — сфера бюджетная. В этом смысле наука всегда противостоит любой власти. Учёные — люди наёмные и в таком своём качестве от других наёмных работников ничем не отличаются. Разговаривать о проблемах и задачах науки надо с нанимателями — налогоплательщиками, то есть с обществом.

Власть в классических демократиях делегируется обществом своим законным представителям. Стало быть, диалог с такими представителями в классических демократиях есть в значительной мере диалог с обществом. Перенести западного образца диалоги науки с властью в Россию сейчас вряд ли возможно в принципе. Общественное устройство России не рассматривается многими как образец классической демократии. Советы, создаваемые вдоль вертикали власти, не площадки для диалога с обществом в нашей стране. Отчуждение науки от власти в России — вещь объективная и нет оснований сокрушаться по этому поводу. В России актуален прямой диалог науки с обществом, а не диалог с обществом через властные институты.

Гниль рождает гниль, а грязь разводит грязь. Трагедия математики в России в том, что небоскрёб математики в СССР был воздвигнут на политической могиле Лузина, в преследовании которого замешаны его выдающиеся ученики. Ядовитые миазмы этого фундамента много лет питали гадости, разъедавшие математическую жизнь СССР, — карьеризм, политиканство, ксенофобию, коллективистские расправы над неугодными под флагами советского патриотизма и лицемерного радения за нравственную чистоту профессии.

Математик сегодня — тот, кто знает доказательство хотя бы одной из теорем Гельфанда.

Загадочная формула Будкера: «я бы ввёл формулу человеческого достоинства как дробь, числитель которой — то, что человек объективно собой представляет, а знаменатель — его порядочность».

Был Пифагор олимпиоником или не был — мало кому интересно.

Высказать высшую степень уважения человеку — спросить у него совета. Высказать высшую степень уважения учёному — попросить его рассказать о своей науке.

За пределами науки встречается масса выдающихся интеллектуальных вещей — литература, музыка, журналистика, дизайн, шахматы и многое другое. Там же расположена философия и львиная доля каждой из так называемых общественных наук.

Суверенитет и самоуправство по семантике близки, а воспринимаются по-разному.

Древний феномен: многие люто ненавидят тех, кому сделали гадость.

Математика занята формами мышления, а экономика — кошёлками и кошельками.

Мудрые мысли стариков — увёртки от непосильных дел.

А. А. Марков старший протестовал против решения Синода по поводу Л. Н. Толстого и был отречён от церкви по собственному заявлению в этой связи. Слово математика не слышно, когда его замалчивают или зашикивают.

Гений — талант плюс труд. Классическая формула может быть дополнена. Гениальность — мера адаптивности к неосознанному. Человек гениально управляет многими процессами в своей жизни бессознательно. Дети обладают высшей мерой гениальности. Сознание адаптирует человека социально, чем ограничивает его гениальность. Труд — триггер гениальности, путь к осознанию таланта.

Philosophy lives but resides beyond science today.

Наивные попытки использовать библиометрию как средство борьбы с околоучёными в управлении наукой привели к тому, что получилось в России: вместо укрепления роли науки и образования в обществе ему навязаны ложные цели — престиж и рейтинг. Власти предержащие этими инструментами поедают остатки науки и образования.

Источник злобы — комплекс неполноценности, отягощённый манией величия.

Нельзя быть гением в себе, ибо гениальность — атрибут социальный.

Гением человек становится раз и навсегда. Поэтому талант можно пропить, а гений может только спиться.

Головной мозг играет системную роль в организме. Мозг потребляет около 15% крови и 25% кислорода. Поражение головного мозга не вылечить массажем конечностей и колонотерапией. Наука в современном обществе есть такой же ключевой элемент функционирования, как мозг в жизни человека. Понимание системообразующей роли науки отсутствует практически полностью и во власти, и в обществе. При всех дефектах Академии наук она последний рубеж в обществе, где имеется правильное понимание роли и места науки.

Иллюзия, господствующая в научной элите страны, в том, что диалог с властью возможен. Власть в России строго монетарная, поэтому общение учёных с властью проходит под лозунгом увеличения финансирования как панацеи. Любой распорядитель финансов не расположен их тратить просто так. Власть не понимает роли науки. Наука — цитадель свободного мышления и потому любой власти чужда. Власть ведёт диалог с наукой в стиле «мы и так науке много даём, а пользы видим мало». Сервильным институтам, вроде церкви или ангажированных СМИ, власть потворствует и немало способствует. Такая политика ведёт к деградации культуры.

«Царское дело», «государевы люди», «околоток» и прочие клише политического арго наших дней — крайняя форма сервильности à la Russe.

Учёным следует быть брезгливее к хамелеонам. Да и всем это не помешает.

Under systematic discusion is the question whether scientific genius is extinct. Scientific genius is defined as “unusual mental ability” by the WordWeb Dictionary. A person having “exceptional intellectual ability and originality” is also refered to as a genius by the same dictionary. In fact the words “unusual” and “exceptional” are crucial. Man has not changed biologically, but mankind grows and so the number of persons with “unusual mental ability” is now greater than before. Moreover, the difference between the average level of originality and ability and the “exceptional” originality and ability, which is determined socially rather than biologically, is much less now than before. This means that scientific genius proliferates today and will become more common in the future. Lamentations about the past are nothing but a nostalgia about the ripe years of the present-day elders.

Повторять что-либо не всегда зазорно. Всегда зазорно повторять то, что зазорно.

Суверенная демократия — дорога к суверенной религии и суверенной науке.

Любовь и ненависть — чувства интимные.

По мнению Льва Толстого совесть не принадлежит человеку: «cовесть это голос того единого духовного существа, которое живёт во всех». Толстой был также не свободен от общества, как и любой из людей.

Cтандарты научной добросовестности размываются там, где не наука, а ее конденсационный след.

Академия наук — сливки научного сообщества России. Правда, сильно разбавленные.

Учёные не забудут коллаборационистов — вольных и невольных союзников ликвидации академических свобод.

Ренегатство — явление обыденное и в РАН.

Патриотизм — ответственность за родину, большую или малую.

Patriotism is responsibility for the homeland whatever great or small.

Все суждения о науке и образовании в России, стекающие по вертикали власти, основаны на принятии в качестве аксиомы следующей гипотезы: место России в рейтингах и её участие в обороте научной информации, оцениваемом импакт-факторами и индексами цитирования, имеют решающее значение в определении состояния и целей науки и образования в стране. Соответствие этой аксиомы реалиям жизни не беспокоит ни реформаторов по должности, ни просветителей по суперэго, ни научных нарциссов в себе. Между тем подлинные цели науки и образования в любой великой стране — отнюдь не повышение престижа, оцениваемого местами в рейтингах и библиометрическим ранжированием.

Непонимание не уходит с годами, но выбор Тютчева в конце жизни не silentium, как в юности, а взаимное сочувствие как благодать.

Антонимы слова «горе» лежат в синонимическом ряде слова «радость». Поразительно, сколь поучителен и актуален опыт предков, зафиксированный русским языком. «Горе-политики» и «горе-реформаторы» — слова новые, а лексическая конструкция старая. Выражение «наша радость» в языке живет веками, но к реформаторам и политикам не применимо.

Гуманитарная мысль России тонет в гуманитарной бессмыслице. Победы глупости и мерзости над здравым смыслом и добром совсем нередки.

Много глупости стекает по вертикали, но глупость на вершины поднимается из низин. Такой круговорот глупости в природе. Дураков всюду хватает. И в каждом человеке для своего личного дурака укромное местечко есть. Мы все дураконосители, но не все заразные.

Математика — наука о простейших и универсальных формах мышления. Язык — способ существования и передачи форм мышления. Суждение «математика — это язык» указывает только на особую роль математики в системе наук.

Mathematics is inspiration per se.

История в математическом плане — наука о конкретных динамических системах. История человечества — инвентаризация нашего прошлого и его анализ, то есть определение тенденций развития. Оценка прошлого — идеология. Прогнозы будущего — футурология. Идеология и футурология вне науки.

Людей с особым мнением много больше, чем с неособым.

Директивы в науке омерзительны.

Успешной вакцинации человечества против мракобесия и глупости пока не было.

Сталинизм и антисталинизм — дела миллионов. И победы, и репрессии тоже. Народ — главный персонаж истории России. Правители в своих поступках связаны народом куда больше, чем народ правителями. Зло не дело одного дьявола, а добро не дело одного бога. Удалять источник добра и зла из каждого — вступать в противоречие с универсальным гуманизмом.

Есть большие проблемы с либеральными искусствами и не в России, но такой катастрофы как в России нет. В России нельзя говорить о едином поле humanities. Подлинная гуманитарная мысль придавлена массой имитаторов, воспитанных во время директивного управления мыслью.

Патриотизм не про мы, а про я. Патриотизм — вещь приватная, форма эгоцентризма, вопреки многим противоположным суждениям. Патриотизм — личная ответственность за лучший из миров. В комбинации с коллективизмом патриотизм легко превращается в шовинизм и нацизм. Экзальтация патриотизм убивает. Ура-патриотизм — труп патриотизма. Космополитизм — патриотизм без границ.

Гений не свойство человека, а его оценка человечеством.

Гений в науке — вроде пророка в религии. Суждения гения отделены от его личности. Гений нужен другим после своей смерти.

Про солнце судят не только по пятнам, но и по пятнам тоже.

Есть люди, которые отвечают за всё. Мир — это их мир.

Люди, использующие термины «совок» и «либераст» в отношении друг друга, принадлежат к одному и тому же социальному кластеру.

Академия наук — духовная скрепа России. Глупость чиновников, маразм стариков и оппортунизм молодых могут и остатки академии разрушить.

Википедия — лучшее, что делают люди за всю историю человечества.

Разговор о зверинце не обязательно вести с его обитателями.

Приличные гуманитарии страдают от комплекса неполноценности в той же пропорции, в какой неприличные преисполнены манией величия.

Умные редко глупеют, а глупые редко умнеют. Такой вот экспериментальный факт.

Гениальность не индульгенция на гадости, а низость свидетеля не основание для исключения его показаний.

Вертикаль власти в России устроена по принципу полупроводника — сверху вниз команды проходят, а обратной связи нет.

Есть люди полезные в разном возрасте, а есть бесполезные в любом возрасте.

Клоуны у власти хуже клоунов без власти.

Чем больше учёный, чем острее он ощущает пределы собственной компетентности.

Университет — храм науки. В той же аналогии министр науки и образования — патриарх. Кто я такой, чтобы патриарха судить, если он на мои грехи указывает отечески. Но если патриарх сквернословит публично, да еще на службе, — это уже не про меня, а против моей церкви, моих храмов и моей веры.

Школу создаёт только живое общение c мастером. С уходом мастера остаются ученики, а школа исчезает.

Размазывание критериев научности в сфере науки открывает дорогу плагиату. Субъективный дискурс — стартовая площадка плагиаризма.

Cтандарты научной добросовестности размываются там, где не наука, а её конденсационный след.

Иллюзии союза власти и науки рождают только сервильность. Вертикаль власти — твердое тело, а не степень свободы.

Недостаточная эффективность работы академии — заклинание, а не обоснованное суждение. Никакого аудита работы академии, предъявленного обществу, не существует. Имеются только разговоры о малой конкурентоспособности, основанные на символах престижа типа индексов цитирования и инвективы в стиле «такой получил нобелевскую премию, а не академик».

Никуда стремление сожрать себе подобного не девается — это генетические особенности некоторых особей, которые вокруг нас вьются.

Порядочность не требует отвечать на непорядочные выпады в свой адрес. Пусть клеветник и доносчик захлебнётся в собственной блевотине от ярости и бессилия.

Не замечать свой индекс Хирша — очень характерный признак настоящего ученого.

Великий и могучий русский язык: придурок явно при дураке.

И у притворства должна быть грань. Честь, как и совесть, выше целесообразности.

The unreasonable effectiveness of mathematics presupposes some “effectiveness” which might be reasonable or unreasonable. Mathematics deals with the simplest and universal forms of the reasoning of humankind. There is no alternative to the mathematics we have. Mathematics is the only universal tool for theoretical reasoning of humankind, if we neglect revelation, mysticism, forecasting, etc. So the thesis of unreasonable effectiveness of mathematics is nothing but an emotional expression, presenting another self-appraisal of humankind. It is one of the wordings of anthropocentrism like “we must know, we will now.” But ignoramus et ignorabimus is still an unpleasant fact whereas “unreasonable effectiveness of mathematics” is just an instance of senseless rhetoric.

Знакомо всё донельзя. Чем прочнее человек встраивается в вертикальную систему или тиранию, чем больше он становится винтиком, тем больше иллюзий собственной важности, незаменимости и даже независимости от чужих мнений возникает чисто рефлекторно как сохранение личности. Слова о независимости — правда в том смысле, что член вертикали как полупроводник: снизу сигнал не пропускает, а сверху на ура с полной независимостью.

Экспериментатор не особый тип учёного. Научное исследование — единство теории и практики. Эксперимент — часть деятельности учёного.

Надежды на перемены к лучшему, идущие сверху, не это ли источник всех наших верований и заблуждений?!

Rare love collapses in omnipresent hatred.

Наука в России пала жервой хама. Наука и мудрость связаны друг с другом столь же тесно, как хамство и власть.

Королевские фанты не политика.

Героями не движут доктрины и ненависть. Героями становятся не в суждениях апологетов, а в памяти народной.

Наука не гетто, и участие в проекте в стиле Большого брата по Орвеллу не всем по вкусу.

Навесить ярлыки с помощью библиометрии на учёных и их коллективы — замысел чиновников, мечтающих управлять наукой. Но эти мечтания тщетны — наука бессмертна и самодостаточна.

«По одежке встречают, по уму провожают» — давно наши предки поняли. Библиометрия — одежка творчества учёного, о содержании творчества она не говорит ровным счетом ничего. Вообще топология знания сложна и открытия обычно делаются не в той точке, где толкутся сотни исследователей с высоким взаимообразным h-фактором, а в стороне от толпы, которая видит только окрестности друг друга. Высокий h-фактор конкретного исследователя отнюдь не доказательство научной глубины и значения его результатов, а чаще всего свидетельство других социальных феноменов. Наука не терпит суеты и толкотни локтями. Примеры последних лет в России и денисован, и Перельман, и алмазы в Канаде, и наноструктуры лонсдейлита... Полное отсутствие публикаций всех сотрудников лаборатории — явное свидетельство неуместности её существования. Остальные случаи требуют экспертной оценки, а не формальных библиометрических показателей. Наука появилась не вчера и для проверки гипотез о ней материала предостаточно. Можно предложить померить ретроспективные библиометрические показатели академика Лысенко или академика Острови́тянова и проверить ими предложения защитников борцов за примат информационного шума над компетенцией и результатами.

Граница между знанием и незнанием фрактальна. Толкотня и гонка за престижем идёт не на границе, а во внутренней точке знания. Там рождаются совсем фальшивые публикации и фальшивые диссертации. Они нас раздражают, а вот журнальные статьи даже те, которые никто не читает, нас вроде должны радовать, если их много или если на них много ссылок. Между тем ссылка на работу не означает, что её прочли. Сами авторы часто испытывают такое омерзение к своему творению, что собственную статью напишут, но не прочитают ни разу. Да и что читать — автор лучше других знает, что нового за ним нет и ядовито зол на всех за свою импотентность, прикрывая фиговым листком из число работ, цитирований и прочих формальных показателей. Хиршев квадратик приблизить к сакральности подлинной науки не в состоянии. Библиометрия — основной инструмент профанации науки.

Гуманитарный компонент необходим любому студенту. Теология тут не при чем. Теология о боге, то есть предмет не гуманитарный. За игрой слов прячется обскурантизм.

Разные вещи не становятся одной по личной воле.

Субъективизм — проявление веры. Ничего более чуждого науке нет.

Нынешние профессора сдохнут непременно, освободив места для других профессоров из теперешних студентов. А вот чтение лекций по конспектам студенческих времен обречено. Публичные лекции — институт столь же вечный, как театр, а диктовка базовых курсов — ритуальный анахронизм. MOOCs — это тропинки к новым технологиям образования. Уже сохранение видео-лекций выдающихся мастеров благо. Как бы обогатили обучение видео-лекции, скажем, Ключевского или Ферми. Роль преподавателя — индивидуального поводыря/гида/ангела-хранителя — в очной паре учитель-ученик никуда никогда не денется, а вот технологии образования времен рождения книгопечатания отмирают у нас на глазах. Полезно помнить, что многолетний семинар, созданный мастером или мастерами, никакой из MOOCs не сможет заменить. Школу создаёт только живое общение. Профессия педагога не умрёт.

Самоорганизация учёных и прямой диалог с обществом — решающие компоненты перемен к лучшему. За эти годы стало яснее, что противодействие лженауки — малая часть нравственного выздоровления академического сообщества. Диссергейт тому яркое свидетельство.

Педагог — консерватор по должности. Новаторы всегда ученики. Вообще в вузе стоит педагогам руководствоваться аналогией с тем, что они не отличаются от исполнителей на платном концерте. Программа объявлена — исполняй. Публика не ждёт, чтобы её воспитывали. Запреты перьев, ручек и телефонов не сеют разумное, доброе, вечное. Эти вещи, если и проявляются, то личностью педагога эманируются.

Не всем в принципе доступно понимание того, чем занимается философия. Всем в принципе доступно то, чем занимается наука, в частности, её суждения о пространстве-времени. Дискурс, который игнорирует научные представления, лежит за пределами науки. За пределами науки в разных занятиях есть свой мировой уровень. Только это вне науки.

Общая теория относительности не фантазия Эйнштейна.

Учёные обязаны ориентироваться на научные представления.

Мыслителей вне науки нет.

Одна из общих причин размазывания грани между собственными и заимствованными суждениями в том, что любой мало-мальски аналитический дискурс стал приравниваться к науке. Львиная доля сочинений политологов, философов и даже экономистов — журналистика чистой воды. Журналистика не наука. Журналистика — дело полезное, но недолгое. На обед пoхожа — каждый день новое нужно. В журналистике оригинальность и независимость мышления — вещи не главные. Позиционирование собственного сообщения в мировом потоке информации и очистка его от субъективного в задачу типичного дискурса не входит. Мимикрия дискурса в науку — одна из причин расцвета плагиаризма.

Не всякое заимствование чужого — криминал. Тут есть грань. Ну сколько любителей пословиц, поговорок и цитирований без указания источника в быту и в прессе. Размазывание критериев научности в сфере науки открывает дорогу плагиату. Сколько мы видим сочинений философов, социологов, политологов и экономистов, где нет никаких ссылок и через абзац «я полагаю». Любое преступление начинается в сфере морали. Субъективный дискурс — стартовая площадка плагиаризма.

Плагиат — чистый разбой и воровство. Важно подчеркивать, что один из главных источников плагиата — размывание критериев научности внутри науки. То есть приличные философы, и приличные историки, и приличные биологи, и приличные математики создают своих неприличных визави. В математике плагиат в чистом виде такая редкая вещь, что с ней столкнуться можно пару раз за десятки лет. В математике этические нормы размываются иначе — ликвидируют должные ссылки на соавторов при переиздании сочинений, защищают неверные работы угодных людей и проваливают неугодных, имитируют результаты и т. п. Строгая форма научных публикаций в математике предохраняет её от плагиата. В политологии и философии этот механизм не действует.

Есть люди, которым тепло при любой власти. История их стирает.

Крупный учёный — это не для истории. В ней крупных учёных нет. Ну а в жизни есть и совсем нередко крупность коррелирует с сервильностью.

Нынешние обскуранты всё отняли, чтобы поделить, в конечном счёте, строго между собой. Шариковское «отнять и поделить» — лозунг их временной тусовки.

Ньютон ощущал себя мальчиком, собирающим камешки. И через триста лет этот образ так же точен! Чудо и радость науки и свободы.

Уходящее прошлое не пример для подражания.

Математика гораздо менее философична, чем представляется философам. Она связана с простейшими формами сознаниями и далеко не всегда с формализмами. Скажем, Рамануджана никакие формализмы не интересовали, как и всю автохтонную индийскую математику. Понять как и что — это одно, а доказать — совсем другое. Тезис Бурбаки о тождественности доказательства и математики имеет весьма ограниченное значение в современном существовании математики. Бездоказательная — экспериментальная и познавательная — математика вездесуща и никакой философской или формальной истиной не оперирует. Знание превалирует над доказательством и пониманием.

Есть мёртвые, на которых не клевещут. Эти из популяции ушли навсегда.

Украина — жертва мелких амбиций собственных политиканов и презрения к ним нормальных людей. Люди думали, что особого вреда не будет — наворуются и сядут. Чересчур богатая страна — одни уж отсидели, а конца тем, кто ворует, во власти не видать...

Знания в науке обезличены, а обучение их персонифицирует. Личности синтезируют науку и образование, гуманизируя производство и сохранение знаний. Люди эти исключительные и посещают наш мир редко.

Без зла добра не видно.

Учёность не влечет ни образованности, ни воспитанности, ни такта. Учёный может быть и неучем и невеждой. Учёные люди обычно учёны в малюсеньких рамках, что делает их ограниченными. Среди учёных больше павлинов, хвастунов и болтунов, чем среди неучёных. Учёных по убеждению, то есть тех, для кого общие принципы науки императивны, очень немного. Среди них нет хамов и верхоглядов.

Символы патриотизма уместны по национальным праздникам. Публичная демонстрация их гражданами ежедневно — свидетель страха, доказательство сервильности. Звезды Давида, нашитые во времена холокоста, из этого ряда.

Попытки государственного управления строем русского языка — полное безумие. Дай волю, нынешние радетили языка от политики распяли бы и Петра Первого и Льва Толстого.

Вандализм, как и прочие нечистоты, течёт сверху вниз.

“Things” are not the same as “concepts.” Concepts in mathematics are definitions. Concepts in philosophy seem to be perceptions of whatever kinds of “things.”

Молодым в науке России особенно тяжело из-за разрыва естественной цепи учитель — ученик — учитель — ученик с промежутком в 5–7 лет. Одно звено выпало и формально цепь ученик — учитель сохранилась, да реально взаимопонимания должного нет. Это тяжёлые разрывы периода brain drain и разрушения преемственности научных школ, которые восполнить удастся нескоро, если не никогда.

Старость склоняет к пессимизму, а молодость — к оптимизму. Старость подразумевает опыт, а молодость — его временное отсутствие. Выступления против реформы Академии наук не остановили произвольные ограничения академических свобод, прежде всего, свободы творчества. Управленцы наукой без научного опыта и учёных степеней не просто нонсенс, а позор.

Учёный, нарушающий этические принципы науки, нелоялен науке. Явление весьма частое.

Cреди учёных невеж немало. Как ни удивительно, и невежды среди учёных не редкость.

И среди академиков уроды водятся, но обворовывать сотрудников и было и есть в академии абсолютно неприлично.

Люди с совестью, способные на сопереживание и сочувствие другим в России были, есть и будут.

Каждый человек неповторим и талантлив, а вот дар не каждому даётся. Остаётся только на судьбу жалиться — дару взяться неоткуда, если тебе не достался. Правда, многие завистью исходят и чужой дар личной обидой считают. У настоящих людей превалирует не зависть к другим, а восхищение чужим талантом и даром. Печально это констатировать, но отсутствие зависти в научной среде — вещь крайне редкая. Чаще низменные страсти встречаются вроде властолюбия и карьеризма. Сколько людей меняется при продвижении по служебной лестинице или даже просто при попытках продвижения вверх. Имя им легион. Учиться человечности нужно у других. Стать человеком не дар, а обязанность, исполнять которую можно научиться подражанием.

Стать лучшими людьми — это и есть главный завет предков.

Декларация от декорации — так надо квалифицировать заявление любого сервильного общественного совета.

Гротендик — человек истории, грандиозного дара и огромной совести. Его мало понимали при жизни и будут понимать столетиями.

Лидерство в науке постом не определяется. Научный и моральный авторитет либо есть у учёного, либо нет. Гнетущее впечатления производит борьба за кабинеты и формальное доминирование. Настоящие лидеры за посты не держатся — у них задачи и цели другие. Закрепление номинального лидерства — закономерный финал разрушения академических принципов в России.

Уровень толерантности к гадостям у математиков повыше, чем у физиков. Математики в общем эгоцентричны. Физики профессионально несколько иные. На них легче полагаться.

Члены Комиссии по лженауке вызывают симпатию, но сам факт существования этой комиссии — нет. Противодействие лженауке — дело не специальной малой группы, а задача каждого учёного. Сейчас учёный при встрече с лженаукой пишет письмо в комиссию, чем считает свою миссию выполненной. Этот механизм на самом деле способствует развёртыванию лженауки. Вспомним как в суд подавал Петрик на «пискунов», а плебс научный наблюдал это как рестлинг.

В России наука сознательно разрушается сверху, что освобождает место невежеству. Лженаука — один из естественных феноменов интеллектуальной деградации общества.

Порядочные люди теряют порядочность бездействием в непорядочных ситуациях. Самый распространённый механизм — «всем врожденная способность примиренья».

Комиссия РАН по лженауке не панацея, а в лучшем случае плацебо. Вопреки желанию её членов, объективно — это ширма академической лженауке, которая состоит в том числе и в попустительстве лженауке внутри РАН.

Поражает востребованность пустого словоблудия вроде бы мыслящими людьми. Героям российского дискурса кажется, что они продолжают гуманитарную традицию от Аристотеля. Ничего подобного их словесному мусору под видом аналитической или практической философии настоящие мыслители прошлого себе не позволяли. Дискурсы, лишённые элементарной последовательности и семантической опрятности, выдаются за научные сочинения и пропагандируются. Диву даёшься...

Cлоны моськам на лай не отвечают. Давят иногда, но не трубят.

МЫСЛИ В ОСТАТКЕ. III